Вечная жизнь для себялюбца представляется, конечно, потусторонней; она в корне отрицает все те определения жизни, которые он признал за несомненные истины. Чтобы понять блаженство вечной жизни, нужно прежде полюбить добро, святость и в ней положить свое благо; между тем себялюбец больше думает о себе, чем о высших законах бытия, ищет счастья, а не истины. Понятно, что для него речь о блаженстве святости будет музыкой для глухого. Он не поймет убеждения быть добрым, если в виде награды ему укажут, что он и будет добрым, и более ничего. Не забудем, что ему предстоит прежде всего побороть свое злое настроение, побороть свои греховные привычки и страсти (Ио. Y. 37. 44). Требуется, следовательно, борьба с самим собою, и борьба упорная и тяжелая, продолжающаяся до последнего момента земной жизни. Нужно много страдать, чтобы сделаться добрым. И вот самолюбцу скажут, что самое это добро, которого он так боится и не понимает, и будет его высшей наградой. Конечно, это себялюбца не убедит. Для такого-то настроения и необходимо понятие возмездия, необходимо указать, что добро, как истина, только и может привести человека к истинной жизни, тогда как зло неминуемо грозит мучением, хотя, как всякая ложь, и льстит саможалению. Св. Григорий Нисский прекрасно объясняет происхождение понятия о возмездии, в указанном именно смысле. „У возводимых ныне в высшую жизнь, читаем мы в его сочинении, «О Надписании Псалмов», душа, как не приготовленная опытом и не привыкшая к такому уразумению, не имеют пока и достаточных сил усматривать доброе. А, что вовсе неизвестно, к тому, хотя оно и всего прекраснее, пожелание наше остается неподвижным; без предшествующего же пожелания не будет никакого удовольствия от такой вещи, к которой не чувствуют пристрастия; потому что путем к удовольствию служит пристрастие. Посему для не вкусивших еще чистого и Божественного удовольствия необходимо надобно придумать нечто такое, почему были бы приняты и уроки добродетели, будучи услаждены чем-нибудь увлекающим чувство. Так обычно поступать и врачам, когда какой-либо горький и противный вкусу целительный состав делают они непротивным для больных, приправив сладостию меда» [258]. Вот такою „сладостью меда» и является учение о возмездии за добро, хотя сила не в возмездии, не в самой сладости, а в добре, которое этой сладостью делается привлекательным и для грешника. Тут не происходит, конечно, ничего похожего на обман: блаженство, конечно, будет уделом праведника, но последний, можно сказать, и не заметит его в смысле самоуслаждения, потому что внимание его устремлено не на себя, а на Бога, о Котором Одном он радуется. Самоуслаждение занимает совершенно второстепенное место; но, если человек пока только его и понимает, дело любви, пришедшей грешники спасти, – конечно, начать с того, что грешники понимают, чтобы уже потом от „млека» возвести их и к „твердой пище», по примеру апостола. Это и объясняет присутствие понятия возмездия в Св. Писании и отеческих творениях. Не смотря, однако, на это присутствие; мы имеем полное право утверждать, что понятие возмездия в устах священных писателей и отцов церкви употреблялось только в смысле предварительном, только чтобы быть понятным обыденному настроению. Право так утверждать дают нам не только все предшествовавшие наши рассуждения, но и прямые указания Св. Писания и отец Церкви.
Какое из определений понятия «бытие» истинно?
Вопросы-ответы 